Избранное: Интервью с деятелями культуры и искусства - Журнал Клаузура
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В середине 1990-х годов известный поэт и в прошлом дипломат Йоахим Сарториус, который долгие годы был генеральным секретарем Института им. Гёте (германская неправительственная организация, задачей которой является популяризация немецкого языка за рубежом и и содействие международному культурному сотрудничеству. – С.Д.), издал нашумевшую в то время антологию современной мировой поэзии; она называлась «Атлас новой поэзии» (Atlas der neuen Poesie). И там, как я помню, Россия была представлена Геннадием Айги, Ольгой Седаковой – и, кажется, всё. Ну и, естественно, в Германии знают Иосифа Бродского: его, как нобелевского лауреата, обойти трудно.
– Но, наверное, знают и величайших русских поэтов XIX века – Пушкина, Лермонтова?
– Нет, Пушкина на самом деле не знают. Пушкина в течение последних, наверное, ста лет немецкому читателю представляли большей частью как прозаика – автора «Повестей Белкина». Насколько мне известно, только в 1999 году, когда мир отмечал 200-летие со дня рождения Пушкина, в Германии впервые издали перевод его полного собрания стихотворений. И Лермонтова тоже знают большей частью как прозаика, написавшего роман «Герой нашего времени». Его стихи, которые ещё в конце XIX века играли в Германии некоторую роль, на сегодняшний день практически неизвестны.
– Но это же абсурд: предпочтение отдают не великим поэтам России – Пушкину и Лермонтову, – а Айги, Пригову и Рубинштейну! Чем вы можете это объяснить?
– Я не согласен с таким выводом. Ни в коей мере им не отдают препочтения. Вопрос, скорее, в том, почему стали переводить стихи именно этих поэтов. Всё дело в природе их текстов.
Поэзия Пригова и Рубинштейна весьма близка к прозе и легко поддаётся переводу. А Хирт и Вондерс поэтами не являются – они слависты, то есть люди науки, филологи. И ещё одно: всегда делался акцент на том, что такая поэзия идёт против официально признанного в СССР поэтического направления.
Точно также и с Айги: он в основном писал не признанным в советские времена верлибром, да ещё «заумью», как называли русские футуристы экспериментальный поэтический язык, строящийся на звукоподражаниях, произвольных звукосочетаниях и алогичных словопреобразованиях. Даже в России многие знакомые мне поэты искренне удивлялись такой его славе на Западе. Ведь Айги в Германии переводили и издавали очень престижные переводчики и издательства.
– А известны ли в Германии такие выдающиеся поэты современной России, как Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина?
– Вознесенского и Евтушенко лет 20—30 назад переводили в ГДР и там они пользовались определенной известностью. Скорее всего, и в сегодняшней Германии помнят эти имена. А вот Ахмадулина, насколько я знаю, в Германии практически неизвестна, что лично меня удручает. Эта поэтесса невероятно интересная, и то, что её не знают, это, на мой взгляд, большая потеря для немецкого читателя. Совершенно неизвестен и Генрих Сапгир. А его, как мне кажется, на сегодняшний день можно причислить к классикам.
Это же касается и Евгения Рейна, которого Бродский называл своим учителем. Рейна постоянно приглашают в англоязычные страны, а в Германии его не знают. Как не знают и поэтессы из Санкт-Петербурга Елены Шварц. А я думаю, что через какое-то время её имя будут ставить вровень с именами таких великих русских поэтесс ХХ века, как Анна Ахматова и Марина Цветаева.
– Вы ведь переводили на немецкий язык стихи Анны Ахматовой?
– Да, но переводили и до меня – и в ГДР, и в ФРГ. В ГДР было принято действовать так: немецким поэтам – известным, но не знающим русского языка, – давали подстрочные переводы стихов, и они по ним сочиняли, нечто весьма далёкое от оригинала, а нередко и вообще не имеющее с ним ничего общего. А в Западной Германии русскую поэзию переводили слависты, знающие язык, но не являющиеся поэтами. На мой взгляд, оба эти подхода плохи – каждый по-своему.
– Трудно предположить, что немецкие переводчики, специализирующиеся на российской поэзии, не понимают масштаба творчества Ахмадулиной, Сапгира или Рейна. Но почему же их практически не переводят?!
– Наверное, потому что эти поэты больше работают с сюжетом, со смыслом. Их творчество не ограничивается одним стандартным приемом. Это у Рубинштейна практически во всех его текстах чувствуется один и тот же метод подачи. Что, видимо, в какой-то момент он и сам ощутил и перестал писать. У него был принцип картотеки: он брал библиотечную карточку и писал на ней какую-то цитату. Это могла быть строчка из чьего-то стихотворения, фраза из бытового жаргона или газетной статьи и т. д. И постепенно всё это превращалось им в коллаж из цитат. И у Пригова поэзия тоже была или формально-экспериментальная, или очень уж пародийная, когда он пользовался уже известными классическими приемами, выворачивая их наизнанку и сдабривая изрядной долей издевки
А вот взять Елену Шварц: у неё ничего такого и близко нет! Она пишет чистую лирику, в которой присутствует большая духовная глубина. Её поэзию невозможно подогнать под простые понятия, способные привлечь к ней интерес на политическом уровне.
Конец ознакомительного фрагмента.